— Догнать! — вдруг рявкнул Дражко так, что Сфирка чуть не подпрыгнул. — Немедля догнать! Посылай людей! Надо, стражников — возьми. Скажи, я велел. Пусть коней берут. Догнать и доставить к хозарину немедленно. Посылай людей, или сам с ними иди, но приведи мне этого лива. Я у хозарина буду. Прикажи не обращать на бояр внимания. Будут шуметь, дубьем по головам их, да с доброй душой, чтоб помнили…

Князь-воевода завелся. Никогда еще разведчик не видел его таким возбужденным. Казалось, Дражко сейчас в запале и самого Сфирку огреет, чтоб помнил. И потому Сфирка побежал бегом. А воевода, чувствуя себя виновником переполоха, но нимало не смущаясь этим, вышел во двор, послал оттуда двух стражников наверх за Фрейей и еще одного отослал к княгине-матери с наказом с малолетней княжной посидеть и присмотреть, никого к ней не допуская. И велел стражнику рядом со старой княгиней оставаться, не покидая поста ни на минуту.

Он еще успел зайти в пристрой, оттуда заглянул в нижнюю гостевую горницу, где совещались бояре. Их осталось только пятеро. Все со слугами. Причем, слуги вооружены. Без доспехов, но с мечами. Значит, не простые это слуги. Не те, которые горшки подносят и руку подают, чтоб с крыльца сойти. Это уже показалось странным и не понравилось Дражко.

— Где остальные? — спросил он так резко, что бояре растерялись. Они привыкли, что Дражко чаще валяет дурака и говорит полушуточками.

— Они это… — промямлил Мистища.

— Что — «эта»? Где они?

— Отправились в посольский двор, к данам… Разведать надо, как там дела, как настроение. Чтобы подготовиться к встрече. А то, чем Чернобог не шутит, да и герцог Гуннар шуток не любит, еще осерчает на нас за неуважение.

Ничего не сказав, Дражко вышел во двор. Отыскал сотника стражи.

— Сколько у тебя человек под рукой?

— Три десятка под копьем. По постам стоят. Два десятка отдыхают.

— Сколько быстро собрать можешь? Всех…

— Две сотни за четверть часа. И стрельцов сотню.

— Готовь всех. Быстро и без шума.

— Война? — осмелился спросить обычно беспрекословный стражник.

— Война! — сказал Дражко, нимало не сомневаясь, что война в самом деле уже началась. — И сразу поставь, сколько сочтешь нужным, у нижней гостевой горницы…

— Где бояре? — удивился сотник, но удивился обрадо-ванио, словно очень желал этого приказа.

— Где бояре. Никого не выпускать, пока я с ними не поговорю. Слуг разоружить, оружие им не вертать, и впредь запретить слугам приходить в княжеский дворец оружны-ми. Это мой указ и на сегодня и на будущее. Так и скажи боярам. Это мой указ!

Мимо него провели упирающуюся и ругающуюся на своем языке Фрейю. Она посмотрела на князя-воеводу со злобой, понимая, что только по его распоряжению в отсутствие Годослава могут с ней так обращаться. Однако стражники не слишком и грубо тащили женщину. А на нее следовало бы перед допросом и страха нагнать.

— Что ты с ней в игрушки играешь. Будет упираться, ткни ее копьем под зад… — подсказал Дражко, и усы его опять изобразили улыбку.

Не понимающая доселе славянскую речь, Фрейя сразу и вдруг, словно прозрела, все уразумела и пошла без сопротивления. Однако стражники ее запястий не выпустили. Но Фрейя теперь тактику переменила и посмотрела через плечо на воеводу взглядом, каким только женщина может смотреть на мужчину.

— Что ты хочешь от меня, воевода? — спросила по-датски, пытаясь изобразить задор, хотя страх заставил ее голос трепетать. — Может быть, я смогу это дать тебе без насилия…

— Я тебе сейчас объясню это, — ответил Дражко.

— А что скажет на твое поведение княгиня?

— И это ты сейчас тоже узнаешь.

Он осмотрел двор, увидел, как высыпали из охранной избы стражники, часть сразу направилась бегом во дворец, трое встали у дворового выхода из пристроя к гостевой горнице. Теперь можно быть спокойным за бояр, никто их не обидит.

На подвальную каменную лестницу вышел кузнец в кожаном фартуке, держа в одной руке два молота, в другой — большие клещи. Насчет кузнеца Дражко не распоряжался. Значит, его вызвал сам хозарин Ероха. Следом за кузнецом к лестнице подошел толмач. Кат не владел датским языком. Он и по-славянски-то говорил плохо. За десять лет рабства из-за своей мрачной натуры так и не удосужился обучиться.

Теперь уже и Дражко пора. Время дорого, а основные распоряжения уже отданы…

Он спустился в нижний этаж, под самое основание закладки Дворца Сокола. Мрачные и сырые каменные глыбы основания здания освещались кровавым светом факелов, развешанных по стенам предельно далеко один от другого. Уже это навевало жуть и страх. За каждой из десяти тяжелых, окованных металлическими пластинами дверей клети без окон. За самой последней, самой глухой, одиннадцатой дверью в торце коридора, не клеть, а мастерская ката, как он сам называл это место. Себя хозарин звал мастером…

Князь-воевода не торопился, он чувствовал неуютность, потому что никогда раньше не присутствовал при пытках, и даже испытывал к ним неприязнь. Воин всегда считает себя выше палача. Но обстоятельства заставили и через это пройти. Дражко толкнул дверь ногой.

— Что я сделала, княгиня? В чем я провинилась? — не плакала, не молила о пощаде Фрейя. Голос ее был возмущенный, требовательный, почти обвиняющий.

— Это ты сама нам сейчас расскажешь, — пообещал ей Дражко, спускаясь по внутренней каменной лестнице в пять ступеней. — Ероха умеет разговорить любого человека. Даже самого сильного мужчину…

Она обернулась. И все поняла. И, к общему удивлению, зло засмеялась.

— Ладно. Пусть вы, глупые мужчины, так думаете. Но ни один мужчина не сможет перенести боль, как переносит ее женщина. Боги научили женщину рожать и дали ей умение терпеть. Ни один мужчина… Слышите, вы… А через час во дворец приедет герцог Гуннар. Он обязательно спросит у своей дочери, где Фрейя… Он же спрашивал в первый вечер?

В этом-то и была ее ошибка. Слишком Фрейя привыкла считаться со значением герцога Гуннара, чтобы бояться бодричей, которых она в душе презирала. Но эти слова кормилицы придали решительности и Рогнельде.

— Да, Фрейя… Я помню… Отец спрашивал о тебе. Спрашивал, как ты справляешься с работой, спрашивал, как здоровье моей дочери и как здоровье твоей… — вдруг вспомнила Рогнельда, но заговорила она уже совсем без жалости, нечто заподозрив. — Почему он спрашивал о тебе, ответь мне, Фрейя? Почему мой отец спрашивал о тебе, о таком ничтожном для него человеке, так настойчиво?

— Я — ничтожная!… Пора бы тебе и самой догадаться! Потому что это именно он послал меня к тебе. Потому что моя дочь — твоя сестра… — выпалила кормилица с ненавистью и с истеричным смехом. — Ты ее место занимаешь. Твое место могло бы принадлежать моей дочери… Но в сердце Гуннара ты все равно ничего не значишь. Он придет сюда и заберет меня и нашу дочь. И ничего вы не посмеете возразить, иначе он вас уничтожит вместе с вашим вонючим княжеством.

Дражко вдруг тоже засмеялся. Открыто и весело, совсем не наигранно. И даже усы этот смех не прятали, не превращали в гримасу. Фрейя испуганно в сторону шарахнулась, и Рогнельда, растерянная, посмотрела на князя-воеводу удивленно.

— Ты сама не знаешь, Фрейя, насколько права… — Дражко задорно зашевелил усами.

— О чем ты говоришь? — огрызнулась кормилица, и лицо ее стало острым и злобным, нос сморщился, зубы блеснули под приподнятой верхней губой, словно у оскалившейся крысы.

— Я говорю о том, что через час ты свидишься с герцогом Гуннаром.

— Я знаю это. Мне так сказал его человек, — Фрейе показалось, что она уже одерживает победу над этими славянами. Да как же может быть иначе, если за ее спиной такая сила! Герцог Гуннар, один из самых влиятельных людей в Дании.

Еще десять минут назад Дражко не предпологал, что решится на это. Хотя такое решение давно в воздухе витало. И воевода мысленно не однажды возвращался к нему. И Го-дослав об этом тоже думал, — видел и понимал Дражко во время последнего разговора с князем. Но произнести мысли вслух Годослав все же остерегся. А сейчас вдруг Дражко стало ясно, что это следует сделать обязательно. Это необходимо сделать по простой логике. Княжество бодричей уже все целиком, вместе с князем и княгиней, со своей столицей Рарогом и со всем народом прыгнуло через пропасть. И чтобы удачно приземлиться на другой стороне, надо избежать удара в спину. Атакой удар готовится.