— Теперь дело пойдет проще, — мрачно сказал князь-воевода.

— Едем на малую площадь, — скомандовала Рогнельда. — Там будем ждать.

Дражко не понял ее решения, но не осмелился противиться. Слишком много власти было в простейших ледяных словах, произносимых красивым женским ртом. Жестокой, не терпящей возражений власти, Рогнельда в этот момент была выше жизни и смерти, как и выше сомнений.

Через десять минут, миновав три боярских дома и не заглянув за ворота, они выехали на площадь. И ждали там полчаса в покое и молчании. Даже кони, казалось, не осмеливались нарушить тишину, не ржали, не позвякивали уздой. Дражко чувствовал себя захватчиком в чужом, полупустом городе.

А потом один за другим стали приезжать бояре. Кланялись в пояс, в страхе уперев глаза в землю.

— Что прикажешь, княгиня? Я сам намедни собирался к тебе за приказаниями наведаться. — И так же, почти с той же фразой, все остальные…

Князь-воевода считал, сколько войска они предоставляют в его распоряжение. Набралось почти четыре с половиной тысячи.

Пять сотен княгиня оставила себе для защиты городских стен. К ним теперь можно было присоединить девять сотен христианского полка. Немного, но какое-то время оборонять стены будут. И сам Дражко теперь почувствовал в себе уже не отчаянную смелость, но уверенность.

Теперь есть по крайней мере, с кем встретить данов. А там Свентовит поможет…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Протяжно протрубил сигнальный рог, оповещая своим низким требовательным голосом, что в палаточный лагерь прибыл представитель официальной власти. Удалившиеся для послеобеденного отдыха в свои палатки обитатели временных жилищ высыпали наружу. Любопытство оказалось сильнее желания отдохнуть.

Со свитой в десять турнирных стражников приехал герольд от короля Карла.

Сначала, в соответствии с рангом, он посетил большой шатер герцога Трафальбрасса, впрочем, надолго там не задержавшись, затем направился на окраину палаточного городка для встречи с князем Ратибором. Предпочтение герцогу перед князем было отдано по той простой причине, что Ратибор таковым являлся только по посторонним разговорам, а герольду турнира по прибытии он представлялся, как рыцарь, желающий соблюсти инкогнито. Подобному лицу не может быть отдано предпочтение перед герцогом, справедливо решил герольд как знаток церемониала и турнирных правил. С аварцем герольд беседовал долго и непонятно о чем. Самому Трафальбрассу только передали сообщение, что король разрешил поединок оруженосцев по принципу «два на два» и выделил герольда и десять стражников для соблюдения правил и порядка. Герольд предупредил, что за бесчестный бой оруженосцев ответственность несет их рыцарь. Сам король, ввиду низкого происхождения поединщиков, не прибудет на ристалище, хотя пришлет кого-нибудь из своего окружения, чтобы придать событию официальный статус Божьего суда [42] .

Выйдя из скромной палатки аварца под ревнивым взглядом Сигурда, который считал, что за время, проведенное там, сообщение можно было повторить десять раз по десять, королевский посланец отправился в палатку соседа эделинга Аббио, чтобы зачитать королевскую волю и Годославу, как все уже почти откровенно называли второго рыцаря-инкогнито. Там герольд тоже оставался достаточно продолжительное время. Герцогу снова показалось, что, удостоив его самого только коротким визитом, им опять пренебрегли. Это уже, решил Сигурд, походило на откровенную травлю. Но травля беспокоила его мало. Волновало другое.

Как оказалось, Карл понял ситуацию лучше, чем Трафальбрасс представлял. Герцог по наивности рассчитывал, что Каролинг всерьез озадачен его сообщением, и ждал, когда королевские стражники посетят маленькую палатку рядом с палаткой эделинга Аббио. Или хотя бы высокого рыцаря, не назвавшего своего имени, пригласят к Карлу для учинения разбирательства. Этого не произошло. Стражники прибыли, но не королевские, а турнирные, сопровождающие герольда. Более того, герольд оказал маленькой палатке внимания даже больше, нежели герцогскому шатру, и вышел оттуда, отирая усы. Должно быть, Годослав угостил гостя медом.

Складывалось мнение, что король Трафальбрассу совсем не поверил и приказал своим людям продемонстрировать это. Следовательно, датскому герцогу нанесено новое оскорбление. И он уже потерял оскорблениям счет, в душе мечтая отомстить всем вместе и каждому по отдельности. Но самое плохое крылось в том, что очередной план не удался. Замешанный на клевете, которую невозможно ни опровергнуть, ни доказать, инвертировал бы инкогнито жителя маленькой палатки и, возможно, поссорил бы его с Карлом, чего Трафальбрасс и добивался в идеале. В том, что там живет именно Годослав, герцог уже не сомневался. Оруженосец, который позволил себе оскорбить Сигурда, откровенно сказал, что с детских лет служит князю бодричей.

Вернувшись к себе в шатер, Трафальбрасс обругал в избытке злости своих оруженосцев.

— Я уже много лет учу вас, бестолковых, а пользы не вижу. Никогда не говорите лишних слов, идиоты! Если бы ты, Гунальд, не был болтливой бабой, то сначала ударил бы кинжалом и только потом произнес бы первое слово. И никто не посмел бы обвинить тебя, защищающего честь своего господина. А теперь выходите в ристалище и убейте этих негодяев! Это для вас единственное спасение.

Оруженосцы вели себя уверенно, да и он в них не сомневался. Оба прошли с Сигурдом немало походов и владели оружием в достаточной степени, чтобы проиграть схватку людям, которых даже внешне, оценивая бойцовские качества каждого, никак нельзя с ними сравнивать.

— Божий суд всегда творится руками людей… — изрек Гунальд.

— Вот я и посмотрю, насколько крепки ваши руки, раз уж с мозгами у вас плохо…

И в этот раз, ко всеобщему удивлению, хотя ордалия [43] и не входила в объявленный список турнира, берфруа опять оказались почти полностью заполненными. Каким-то образом люди узнали о происшествии и поспешили занять места. Впрочем, в лагере воинов-саксов всегда было много посторонних. Они-то, должно быть, и разнесли весть. В отсутствие Карла в королевской ложе сидели две группы зачинщиков, одинаково настроенных против Сигурда и желающих его унижения кроме, разве что, сарацина Салаха ад-Харума, который к герцогу был равнодушен и вообще старался не вмешиваться в местную политику. В команде зачинщиков с сакской стороны отсутствовал только рыцарь, выступающий инкогнито, поскольку его оруженосец участвовал в схватке. Здесь же, в ложе, находился и хмурый Оливье, получивший распоряжение Карла стать земным судьей, в соответствии со своей административной должностью [44] . Таким образом, Оливье обязан был официально объявить победителя и назначить проигравшему штраф в соответствии с назначенной королем суммой в 250 солидов. Сумма немалая для такого спора. Полное вооружение конника вместе с конем стоило столько же. Сам граф был недоволен королевским поручением. Судья должен быть беспристрастным, а его отношение к Сигурду назвать таковым было трудно. Но Карл остался неумолим.

С одной стороны ристалища в ресе конными ждали начала, тихо переговариваясь друг с другом, два похожие один на другого рыцаря-инкогнито. Высокие, широкоплечие, с закрытыми лицами, они были окружены слугами и оруженосцами-славянами. В противоположном ресе, тоже конными, приготовились смотреть бой Сигурд и несколько рыцарей-саксов.

Сами виновники такого большого сбора людей уже появились в ристалище и проходили осмотр оружия у турнирных стражников. Решено было схватку начать джаус-том, то есть копейным поединком, в подражание рыцарскому бою, поскольку оруженосец со временем и сам мог стать рыцарем. Джауст должен состоять максимум из трех схваток. Выбитый из седла, по условию, мог продолжать бой пешим, тогда как его соперник не обязан был спешиться тоже. Воины могли использовать любое оружие по своему выбору кроме кинжала и лука. Поскольку поединок объявлялся парным, в нем могли быть использованы и правила меле. То есть один воин мог помогать другому и наносить удары двум противникам, так же, как двое могли наносить удары одному. Парная схватка при Божьем суде вообще была редкостью, и потому многие из правил пришлось уточнять на ходу.