Карл посмотрел на майордома, что сидел чуть в стороне, скромно не вступая в разговор, пока его не спросят.

— А ты что скажешь?

— Я как раз собрался, Ваше Величество, высказать приблизительно схожую с монсеньором Бернаром точку зрения, но исходя совсем из других соображений, — сказал дю Ратье.

— Дело здесь не в соображениях, а в существе вопроса, — даже при том, что дю Ратье поддержал Бернара, королевский дядюшка майордома традиционно недолюбливал, и потому непременно старался поворчать при каждом его выступлении.

— Тем не менее я думаю, что мои соображения заинтересуют короля, — настаивал на своем дю Ратье. — Они основываются на донесениях осведомителей. И потому я хотел бы, Ваше Величество, чтобы с ними были ознакомлены все, вплоть до зачинщиков турнира.

— Ты выскажи свои соображения, дю Ратье. А потом мы решим, кого следует с ними знакомить, — решил Карл, понимая, что время уже позднее. — Наши зачинщики сейчас отдыхают и набираются сил. Не стоит их беспокоить по пустякам.

— Я повторяю, мои осведомители сейчас снуют везде, где только можно услышать разговоры о перспективе установления добрых отношений между франками и саксами или, наоборот, как этому помешать. И если в начале турнира все разговоры сводились к точке зрения, которую поддерживают эделинги Кнесслер и Аббио, более того, часто упоминалось и имя Видукинда как сторонника мира, хотя последний и не присутствует на турнире, то сейчас появилось много недовольных действиями эделингов.

— Недовольных? — переспросил король. — Ты хочешь сказать, что простым саксам не слишком понравилось, что я стал покупать пропитание для армии у Кнесслера, вместо того, чтобы забирать его бесплатно у крестьян?

— Да, Ваше Величество. Примерно так и обстоит дело. Находятся люди, которые обвиняют Кнесслера в желании обогатиться и забрать себе больше власти, чем он может проглотить. Много и других недовольных. И я связываю это с авторитетом, который приобретает на турнире герцог Трафальбрасс. Сам Аббио отметил, что у Сигурда появилось такое большое количество поклонников среди рыцарской молодежи саксов, что это не может не вызвать подозрения. Мессир Аббио предполагает, что отдельными эделингами, ориентированными на союз с Данией, ведется работа по срыву всех возможных переговоров и потому умышленно превозносится Сигурд. Насколько я знаю, и Кнесслер тоже обеспокоен этим. Он даже специально отрядил вооруженных людей из местных жителей в охрану всех ближайших дорог от провокаций, направленных на срыв турнира и последующих после него договоренностей.

— Это все?

— Нет, Ваше Величество. Помимо этого я располагаю сведениями, что неспокойно на юго-восточной границе. Оживились лютичи, которые тоже дружат с Готфридом. Он помогал им и сорбам в войне против Годослава. Нынешней зимой Годослав совершил стремительный поход по землям лютичей и нанес им несколько сокрушительных поражений. Кажется, он умудрился дать семь сражений за шесть дней, и все выиграл [47] . Сейчас лютичи хотят воспользоваться сложным положением Годослава и захватить часть его земель по Лабе. Собирают дружины и покупают наемников в Дании, Норвегии, Швеции и в Аварском каганате, и финансами им помогает Дания.

— Бедный Годослав… — король слегка зевнул. — Со всех сторон на него сыплются неприятности. Мало того, что мы к границе подошли, еще и Готфрид желает что-то ухватить, а тут и лютичи ножи точат! Но давайте выясним сначала один вопрос и только потом вернемся в лютичам. Так что же с Сигурдом? И какое он имеет отношение к славянам.

— Если наши рыцари не проучат его или откажутся с ним драться, несравненно возрастет авторитет датчан, Ваше Величество, и это может скверно отразиться на нашей внутренней политике в Саксонии, — сделал резюме дю Ратье.

— Слышишь, Оливье? — Карл по-прежнему поигрывал плеткой. — Таким образом, наш турнир перерастает в серьезное политическое мероприятие. Надеюсь, ты не будешь настаивать на продолжении войны в Саксонии только потому, что этот негодяй отвратительно себя ведет?

— Ваше Величество, господин дю Ратье располагает теми данными осведомителей, которые были у него до проведения ордалии. Но я уверен, что результат Божьего суда существенно изменит положение вещей, и от Сигурда отвернутся самые верные его приспешники из среды саксов.

— Это только предположение, — тут же возразил дю Ратье. — Мы должны опираться только на факты, которые имеем обсуждать. Если завтра утром у меня появятся другие данные, я буду готов согласиться с доводами уважаемого графа. Но пока об этом говорить рано.

Граф в ответ только руками развел. Его аргументы высокого рыцаря оказались бессильны перед прозой политической целесообразности. Впрочем, против нее граф Оливье не протестовал, потому что понимал отлично — турнир и был организован с учетом политического воздействия. Его возвращение из плена оказалось удачным предлогом, которым король не преминул с успехом воспользоваться. Не будь этого возвращения, нашелся бы другой повод. Не отыскался бы сам, его стоило придумать. Это граф Оливье понимал прекрасно.

— А что касается рыцарей, — продолжил Карл, — то я согласен с шевалье дю Ратье. Надо пригласить нашу славную пятерку и поставить перед фактом — они должны не просто побить Сигурда, но сделать это показательно! Пусть стражники пригласят рыцарей!

Королевский дядя передал приказание офицеру стражи, а сам Карл попросил шевалье дю Ратье пересесть поближе.

— Ты, майордом, сильно печешься о Годославе, но почему-то пропускаешь мимо уха очевидную направленность действий против нас.

— Как, Ваше Величество? — не понял майордом.

— Очень просто. Если лютичи вместе с сорбами сумеют собрать достаточно сил, если они наберут достаточное количество наемников, если саксы останутся по-прежнему ненадежными, то мы, углубившись в земли бодричей, в которые к тому времени уже войдет Готфрид, получим войну на четыре фронта. С севера нам будут противостоять даны, с востока — бодричи, с юга разрежут наши коммуникации лютичи, с запада ударом в спину нам будет постоянно угрожать Саксония. Да и вагры во главе с князем Бравлином немедленно поднимут голову, чтобы вернуть потерянное за последние годы. Или я чего-то не понимаю?

— Но я об этом и говорил, Ваше Величество, — попытался оправдаться дю Ратье.

— Не совсем об этом… — не согласился король. — А обязан был говорить только об этом. Потому что положение становится настолько серьезным, что его нельзя пускать на самотек. И первым нашим противошагом станет устранение Сигурда и поднятие авторитета франкского оружия. Причем произойти все должно красиво и эффектно, чтобы вызвать восхищение публики. Датское оружие непременно должно быть завтра унижено! Не просто побеждено, а именно унижено… Нам настоятельно необходимо продемонстрировать это местным саксам…

— Об этом, Ваше Величество, вам лучше говорить уже не со мной, а с зачинщиками… — встал и поклонился майордом, одновременно отвечая королю и приветствуя пятерку рыцарей во главе с герцогом Анжуйским.

— Мы сейчас поговорим с ними об этом, а вы подумайте о втором противошаге.

— О втором, Ваше Величество?

— Война на четыре фронта не нравится ни мне, ни вам, надеюсь. Что можно сделать в этом случае? Полагаю, следует кого-то из предполагаемых врагов сделать союзником. Возможно, этим союзником должны быть сорбы, возможно, лютичи. А лучше всего… Лучше всего, если мы сумеем миром договориться с бодричами. Понимаете мою мысль?

— Не совсем, Ваше Величество. Ведь именно против бодричей направлен наш нынешний поход.

— Это так… Но постарайтесь понять, кого из противников легче всего привлечь на свою сторону? Посоветуйтесь с аббатом Алкуином. И доложите мне свои соображения.

— На свою сторону привлечь, естественно, легче всего того, чье положение самое серьезное.

— Чье положение на данный момент самое серьезное?

— Я понял, Ваше Величество. Годослав… Если Годослав дтанет нашим союзником, даже саксы не смогут пальцем пошевелить, не получив в будущем войну на два фронта.